Красивая и обаятельная Екатерина Олькина запомнилась и полюбилась зрителям в образе утонченных и трогательных девушек. 9 мая на телеканале «Россия» состоялась премьера военной драмы «Катюша», где у Екатерины одна из главных ролей. О новом проекте, сравнении с Одри Хепберн, магии театра и своей главной роли в жизни актриса откровенно рассказала «Теленеделе Звёзд» в эксклюзивном интервью.
Вы вновь играете роль военной летчицы. Это ваша «ночная ласточка» из одноименного сериала долетела до 1944 года? — В этот раз моя героиня и старше в офицерском звании, да и летает на совершенно другом самолете. Тем не менее, они обе летчицы и выполняют боевые задания в небе. — За штурвал самолета в этот раз садились более уверенно? — Не могу сказать, что от этого чувствовала себя более уверенно в кадре — наоборот, чем старше становлюсь, тем больше понимаю, какая это большая ответственность.
И создатели фильма, и все актеры сделали все на максимально высоком профессиональном уровне, чтобы зритель верил тому, что видит на экране, чтобы все было по-человечески и душевно. — Фильмы о войне для вас особая история? — Да. Я считаю, очень важно не сыграть, а прожить эти роли, потому что мы, наше поколение, уже далеко от той войны, мы уже немного другие.
Мы живем в другом мире — других взглядов, ценностей, целей. Я не говорю, что это хорошо или плохо, но сейчас все подругому. И как мне, человеку, живущему в другом мире, понять и сыграть девчонку, которая отправляется каждый раз на боевое задание, каждый день рискует своей жизнью? — Вы понимаете роль капитана Клюевой? — Мне повезло с этой характерной ролью. Галя Клюева — это очень яркий и многогранный образ. По сюжету отец, который тоже был военным, отправил ее с семьей отсиживаться в тыл, пытался защитить их таким образом. Но она решила иначе.
Прилетела на фронт к своему отцу в качестве пилота боевого самолета, совсем уже другой. У нее дикая жажда жизни. Просто какая-то невероятная! Понимая, что каждый боевой вылет — фактически билет в один конец, и в любой момент ее могут сбить, она каждое мгновение своей жизни проживает на полную катушку. Если любить — то просто на разрыв, если ненавидеть — то так, что гром и молнии, если веселиться — то до упаду.
Я очень хотела максимально точно и достоверно донести этот запоминающийся образ, показать ее цельную натуру. — Сложно было вживаться в эту роль? — Первое, что я сделала, — обрезала волосы. У меня они длинные, и когда убираешь их под летный шлем — это дико неудобно. Конечно, в кадре это выглядит эффектно, когда лицо летчицы крупным планом и длинные волосы выпадают из-под шлема. Но в реальной фронтовой ситуации так никогда не было. Это же просто смешно и нелепо! Никто боевые вылеты с модной укладкой и макияжем не совершал. — Не жалко было отрезать? — Нет, оно того стоило. Я за максимальную достоверность и в жизни, и в кино.
Мы сразу договорились, что в этом фильме у моей героини не будет никаких накрашенных ресниц, никакого грима. Я хлопала в ладоши и очень радовалась, так как эта история совсем про другое. — В работе над ролью вы общались с ветеранами войны? — Я много расспрашивала о войне свою бабушку. Она была девочкой в то время, но тем не менее она мне очень многое сумела рассказать. Например, что фронтовики, когда собирались, они всегда хохотали, им хотелось вспоминать только светлые моменты того страшного времени. И я понимаю их, ведь если не пытаться видеть радость в каждом мгновении, зачем тогда жить? Еще я смотрела много документальных фильмов, хроник того времени. — У вас яркая кинокарьера — полярность образов, ролей.
Есть жесткие, есть утонченные и лирические. Что интереснее играть? — Наверное, удивлю, но мне всегда интересно сыграть плохую девочку. — Почему? — Может, я уже наигралась хороших и правильных девушек? (Улыбается) Даже если у меня лирическая героиня, я все равно ищу в ней какую-то червоточинку, что-то неправильное. Потому что изначально положительные герои ну совсем какие-то рафинированные. А так не бывает. У каждого человека есть и светлая, и темная сторона. Ее, может быть, даже никто не видит, но она есть, иначе мы бы не ходили по этой земле, а летали в небесах. А вторые роли — антагонистов или соперниц — сценаристы, как правило, выписывают более объемно, более интересно. Там всегда есть за что зацепиться.
Потому что, если человек совершает какой-то некрасивый поступок, — это, как правило, следствие травмирующего жизненного опыта. И должно быть понятно, из-за чего этот человек так поступил. Всегда же есть причина? Дальше я, как актриса, уже могу раскручивать сюжет по спирали. — Для вас это важно — найти в образе какую-то зацепку? — Конечно! Во-первых, мне нужно понять, что я хочу этой ролью сказать. Во-вторых, что можно узнать, какая-то должна озвучена проблема, травма, боль. — А если ваши изыскания расходятся с режиссерским видением, что делаете? — Ну, во-первых, я везучая в этом плане.
Мне посчастливилось работать с хорошими режиссерами, которые никогда не скажут — делай «попроще». Конечно, бывали режиссерские правки моей «домашней работы» над ролью. Так было с Душаном Глигоровым, когда я пыталась разобрать по винтикам действия своей неоднозначной героини. И я бесконечно благодарна Душану за то, что он меня буквально «бил по рукам» за мое стремление обелить поступки моей героини. Я ему благодарна, потому что когда фильм вышел, я поняла, что не надо бояться показать человека в некрасивости, потому что на контрасте все проявляется только ярче. — Какой тип режиссера для вас наиболее адаптивен? По характеру, по манере работы с актерами? — Главное, чтобы был диалог, когда он есть — это всегда интересно и продуктивно.
Иногда во время него происходят удивительные открытия, причем магические моменты происходили как в демократической атмосфере общения, так и в диктаторской. Но я стараюсь доверять режиссерам. Алексей Мурадов мне как-то даже запретил смотреть оперативно отснятый материал, потому что я свою работу оцениваю с точки зрения актрисы, и мне дико все не нравится, я до последнего буду сомневаться.
А целую картину, создает режиссер, он — художник, а артисты — краски. Только он знает, как будет монтировать, как повернет следующую сцену, куда артиста дальше «толкнуть». Но это я говорю о хороших режиссерах, о настоящих творцах. — Красивым актрисам, как вы, легче карьера дается? Или, наоборот, сложнее? — Очень часто задают этот вопрос, и я не понимаю, почему. (Улыбается.) Очень многое зависит от удачи, иногда от каких-то связей. Моя мама, например, всегда говорила: «Я вообще не понимаю, как тебя куда-то утверждают без связей, родственников и так далее». Мне сложно сказать, кому легче.
Всем легко и сложно, но по-разному. Красивым актрисам сложно в том случае, если вдруг поступает, мягко скажем, не совсем красивое предложение, а ты от него отказываешься. Вот тогда этот человек тебя точно никогда уже не пригласит вместе работать. — У вас были такие случаи? — У меня были, да, когда я совсем еще была молодая. Это сейчас со мной уже все понятно: у меня дом, семья, дети и единственная любимая работа.
А когда была молоденькая, у меня была такая неприятная история. Я тогда, чтобы просто сбежать, сказала, что мне надо маму встречать в аэропорту. И тогда этот человек неожиданно произнес: «А как ты хочешь, дорогая? За всеми кто-то стоит». Мне стало так противно. Мне стало жалко этого человека, что он живет с такой своей ущербной правдой жизни. В его представлении мира все продается и все покупается.
Душа такого человек, я уверена, не может откликнуться, например, на «Рождение Венеры» (шедевр Сандро Ботичелли. — Прим. автора), он видит просто голую телку. Он не поймет арию мадам Баттерфляй из оперы Пуччини, он просто не услышит важного. Мне жалко таких людей! — Вас не обижает, что вас постоянно сравнивают с голливудской актрисой Одри Хепберн? — Только недавно показали такую статью, где написали, что я похожа на Одри Хепберн. А я залезла в комментарии — мне было интересно, как там люди отзываются по этому поводу. И там столько было неприятного! «Какая там Одри! Ей до Одри как до Луны!» В общем, повеселили меня. (Улыбается.) — Отнеслись с юмором к этому? — А как же еще? Все эти досужие комментарии имели бы какой-то смысл, если бы я сама себя сравнила с Одри Хепберн. Но ведь это не так. Одри, безусловно, интересна мне как личность, как актриса. Она мне близка по духу и понятна. Мне кажется, что у нее большое распахнутое в мир чувство любви к жизни, к людям. От нее исходит какая-то доверительная энергия, и мне это очень близко и понятно. Конечно, мне хочется, чтобы в каких-то образах я могла бы это воплотить. Но это все! — Для вас есть идеал в профессии? — Как в Библии сказано: «Не сотвори себе кумира»? (Улыбается.) Конечно, я иногда, чтобы настроиться, подготовиться к роли, смотрю, как это делали другие актрисы. Хочу получить личные впечатления, чтобы для себя решить, как делать. Или, наоборот, увидеть, что это было не очень точно. — Как развивается ваша театральная карьера? — У меня недавно в театре «Школа современной пьесы» состоялась премьера спектакля «Семейный шкаф и его обитатели» по пьесе канадского драматурга Орена Сафди «Выживание». Если не ошибаюсь, пьеса впервые поставлена в России, и она очень непростая. Это было невероятно сложно! Это чудо психологического театра, когда актеры не играют, а живут в ролях, когда зрители то смеются, а то — ком в горле. Мы работали над ней очень долго и тщательно, я погрузилась полностью в репетиционный процесс. Мои домашние уже грезили: когда же спектакль выпустят и мама вернется домой. (Улыбается). — Вам нравится театральная сцена? — Да.
Это совершенно другие ощущения и энергетические затраты. Ты выходишь на сцену и все время сдаешь экзамен, насколько ты профпригоден. Здесь нет дублей, нет спасительного монтажа. Ты выходишь, и зритель либо хочет на тебя смотреть, и ты полностью завладеваешь его вниманием, либо ты на это не способен. Я испытываю невероятное удовольствие и от сценического действия, и от взаимодействия со зрительным залом. Чувствую: то ему легко, весело, то вдруг гробовая тишина, и я понимаю, что сейчас могу держать паузу, и они со мной. Это бесценно! На последнем спектакле был удивительный момент, когда на поклонах подошла бабушка, которой уже много-много лет, и она подарила мне маленький букетик нарциссов.
Пять нарциссов, перевязанных ленточкой. Бабушка была очень просто одета, и, возможно, у нее нет достаточно денег, чтобы покупать билеты в театр, но когда она шла к нам, она купила цветы! — Потому что для нее это тоже важно. — Это самые дорогие цветы для меня в жизни — от этой бабушки. Я вот сейчас вспоминаю этот момент, и слезы сами на глаза наворачиваются. (Плачет.) Это было так трогательно, так волнительно. И эти эмоции дает именно театр! Это не отложенный эффект, когда в кино ты снимаешься, потом монтируют. Столько много факторов должно сойтись, чтобы фильм удался. А во время спектакля ты получаешь мгновенную обратную связь. И понимаешь, что все не зря. — В мир театра и кино вас привел мюзикл «Другой мир».
Почему сейчас не видим вас в музыкальных постановках? — Чтобы профессионально петь на сцене, надо заниматься вокалом каждый день. Это если говорить о каком-то серьезном уровне. Я сейчас пока просто не могу найти времени, чтобы этим заниматься постоянно. Но я верю, если человек чего-то очень хочет, он делает все, чтобы этого добиться. У меня есть одно предложение роли, где моя героиня будет петь. Я уже репетировала, посмотрим, что из этого выйдет. — У вас двое сыновей, какая вы мама для них? — Сложно самой давать себе оценку. Но важно, чтобы дети чувствовали во мне поддержку. И любовь. Надеюсь, что они понимают: даже когда я строго говорю с ними или ругаю, даже в эти моменты я их люблю. Для меня главное, чтобы они чувствовали поддержку, что их всегда выслушают и постараются помочь. Мне кажется, что я строгая мама, но все вокруг говорят, что я детей слишком балую. Где правда — я не знаю. — Правда всегда в результате. Результаты вас радуют? — Они очень разные — по характеру, по темпераменту, по возрасту. Они очень сильные личности. Я стараюсь сделать все, чтобы эти личности дальше развивались. Они оба очень добрые мальчики, но с чувством собственного достоинства. По-разному в разных обстоятельствах. Иногда они меня просто поражают своей добротой и пониманием.
Автор статьи Евгений Николаев Журнал «Теленеделя Звёзд»